Страшные картины, постоянно встречавшиеся по пути к берегу озера, действовали на членов отряда так же различно, как различны были их характеры. Юноша, идущий впереди, бросал украдкой угрюмые взгляды на обезображенные жертвы. Он боялся выразить охватившие его сильные чувства, но был еще слишком неопытен, чтобы подавить их вполне. Его старший краснокожий товарищ был чужд подобной слабости. Он прошел мимо мертвецов с таким спокойствием, какое может быть приобретено только долгой привычкой.

Чувства белых — печальные у всех — также были различны. Человек с седыми кудрями и морщинистым лицом, воинственный вид и походка которого, несмотря на одежду жителя лесов, говорили о том, что этот человек давно привык к военным ужасам, не стеснялся, однако, выражать свои чувства громким стоном при виде какого-нибудь особенно тяжелого зрелища. Шедший рядом с ним молодой человек вздрагивал, но старался подавить свое чувство, по-видимому, щадя своего спутника. Только тот, который шел позади всех, громко выражал свои мысли, не боясь, что его услышат, не страшась последствий.

Читатель, конечно, сразу узнал в путниках могикан, их белого друга — разведчика, а также Мунро и Хейворда.

Ункас шел впереди; дойдя до центра равнины, он испустил крик, на который сбежались все его товарищи. Молодой индеец остановился у группы мертвых женских тел, лежавших беспорядочной грудой. Несмотря на весь ужас, вызываемый этим зрелищем, Мунро и Хейворд в порыве любви, которую ничто не могло удержать, бросились туда, чтобы посмотреть, не найдут ли они тех, кого искали. Задумчиво, безмолвно стояли они вокруг тел, когда к ним подошел разведчик. Смелый обитатель лесов взглянул на грустное зрелище; его лицо выражало гнев.

— Я бывал на многих полях битвы, мне приходилось идти по кровавому следу в продолжение долгих часов, — сказал он, — но я нигде не видел так ясно руки дьявола, как она видна здесь… Мстить — это свойство индейцев. А я — белый человек, но я хочу сказать здесь, перед лицом небес: если когда-нибудь эти французы окажутся на расстоянии выстрела, найдется такое ружье, которое до тех пор будет выполнять свой долг, пока порох горит, а кремень высекает искру! Томагавк и нож я оставлю тем, кому дано от природы владеть ими… Что ты скажешь, Чингачгук? — прибавил он на делаварском наречии. — Думаешь ли ты, что гуроны станут хвастаться этим поступком перед своими женщинами в дни, когда снега покроют холмы?

Негодование мелькнуло на смуглом лице вождя могикан; он вынул нож из ножен и затем задумчиво отвернулся от ужасного зрелища; лицо его приняло выражение такого глубокого покоя, словно ему были вовсе не знакомы сильные чувства.

— У-у-ух! — вскрикнул молодой могиканин, приподнявшись на цыпочках и внимательно вглядываясь вперед.

Звук его голоса и движение спугнули воронов, сидевших неподалеку; они полетели искать другой добычи.

— Что такое, мальчик? — спросил разведчик, пригибаясь, словно пантера, готовая сделать прыжок.

Ункас, ничего не ответив, быстро убежал и через несколько минут так же быстро появился из чащи, с триумфом размахивая куском зеленой вуали со шляпы Коры. Его движения, вид развевающейся вуали и новый крик, вырвавшийся из уст молодого могиканина, немедленно собрали вокруг него всех остальных.

— Мальчик мой! — голосом, полным отчаяния, воскликнул Мунро. — Верните мне мое дитя!

— Ункас попытается, — послышался короткий трогательный ответ.

Простые, но многозначительные слова молодого индейца не дошли до сознания отца. Он схватил обрывок материи и сжал его в руке. Глаза его со страхом блуждали по кустам, как будто он в одно и то же время и боялся и надеялся проникнуть в их тайну.

— Здесь нет мертвых, — сказал Хейворд. — По-видимому, буря прошла мимо.

— Это ясно, как небо над вашей головой, — заметил невозмутимый разведчик, — но или она, или тот, кто ограбил ее, проходили через эту чащу, потому что я помню ткань, закрывавшую лицо, на которое все так любили смотреть… Ты прав, Ункас: темноволосая была здесь, и она убежала в лес, как испуганная лань, — никто из умеющих бегать не стал бы дожидаться, чтобы его убили. Будем искать следы, оставленные ею. Я иногда думаю, что глаза индейца подмечают даже след колибри в воздухе.

При этом предположении молодой могиканин полетел, словно стрела; не успел разведчик договорить свои слова, как с опушки леса раздался его победный крик. Спутники молодого человека тревожно бросились к лесу и увидели другую часть вуали, развевавшуюся на нижней ветви бука.

— Тише, тише! — сказал разведчик, загораживая своим длинным ружьем дорогу нетерпеливому Хейворду, чтобы удержать его. — Мы знаем теперь, что нам делать, не затаптывайте только следов. Один преждевременный шаг может повлечь за собой долгие часы тревоги. Но мы напали на их след — этого никак нельзя отрицать.

— Да благословит вас бог, достойный человек, да благословит вас бог! — воскликнул Мунро. — Куда же бежали они, мои дети?

— Путь, который они избрали, зависит от многих причин. Если они отправились одни, то могли пойти как по кругу, так и по прямой и, возможно, находятся от нас милях в двенадцати. Если же их захватили гуроны или какие-нибудь другие французские индейцы, то, по всей вероятности, они находятся вблизи границ Канады. Но что ж из этого? — продолжал решительный разведчик, заметив тревогу и разочарование слушателей. — Могикане и я на одном конце следа — значит, мы найдем другой, хотя бы он был на расстоянии сотни миль!.. Тише, тише, Ункас! Ты нетерпелив, словно житель селения: забываешь, что легкая походка оставляет слабые следы.

— У-у-ух! — крикнул Чингачгук, который все время внимательно рассматривал проделанный кем-то небольшой проход в низком кустарнике, соприкасавшемся с лесом. Теперь он выпрямился и указывал вниз с видом человека, увидавшего отвратительную змею.

— Здесь ясный след ноги человека! — сообщил Хейворд, наклоняясь над указанным дикарем местом. — Он шел по краю этой лужи, и в следе нельзя ошибиться. Они взяты в плен.

— Это лучше, чем умирать от голода в пустыне, — ответил разведчик. — След станет яснее. Я готов спорить на пятьдесят бобровых шкур против такого же количества кремней, что мы с могиканами войдем в их вигвамы!.. Наклонись-ка, Ункас, и посмотри, не узнаем ли чего по мокасину, так как это, без сомнения, мокасин, а не сапог.

Молодой могиканин нагнулся над следом и, отбросив листья, рассыпанные вокруг этого места, принялся рассматривать его со вниманием, похожим на то, с каким в наши дни банкир рассматривал бы подозрительный чек. Наконец он поднялся с колен, довольный результатом своих исследований.

— Ну, мальчик, — спросил разведчик, — что? Можно узнать что-нибудь по этому следу?

— Это Хитрая Лисица.

— Ага! Опять этот свирепый дьявол! Не будет конца его преступлениям, пока «оленебой» не скажет ему ласковое словечко!

Хейворд выразил скорее свои надежды, чем сомнения, сказав:

— Все мокасины так схожи между собой — может быть, вы ошибаетесь.

— Вы еще скажите, что и все ноги похожи друг на друга! А ведьмы все отлично знаем, что одни ноги велики, другие малы; одни широки, другие узки; у одних высокий подъем, у других низкий; одни люди ходят носками внутрь, другие — наружу. Один мокасин похож на другой не более, чем одна книга на другую… Дай-ка я посмотрю, Ункас. Ни книга, ни мокасины не пострадают, если о них будет высказано два мнения вместо одного.

Разведчик немедленно приступил к делу.

— Ты прав, мой мальчик, — тотчас же сказал он. — Пьющий индеец всегда приучается больше опираться на носки, чем непьющий; пьяница всегда ходит, раздвинув ноги, будь он белый или краснокожий. И именно такова ширина и длина следов! Взгляни, сагамор, ты не раз измерял эти следы.

Чингачгук согласился исполнить желание разведчика; после короткого осмотра он встал и спокойно проговорил только одно слово:

— Магуа.

— Ну, значит, дело решенное: тут прошли темноволосая и Магуа.

— А Алисы не было с ними? — спросил Хейворд.